СТЕПНОЙ УНИВЕРСАЛ

Таласбек Асемкулов: «Искусство - и путь, и цель»

Судьба и творчество человека, интервью с которым мы представляем вниманию наших читателей, как нельзя лучше доказывают, что казахская пословица «сегiз кырлы – бiр сырлы» не потеряла своей актуальности. Как известно, в переводе она означает восемь проявлений одной Сущности, восемь граней одного таланта. Двуязычный писатель, музыковед, кюйши, представитель замалчивавшейся в советское время традиции шертпе-кюя, автор ряда культурологических статей, сценарист, журналист, Таласбек Асемкулов не раз публично высказывал свои взгляды на процесс развития человеческого общества. Его статья «Голод и война» вызвала широкий резонанс и массу откликов, поскольку выражает неординарное мнение неординарного человека.

- Таласбек Баймухамедович, кто из представителей мировой и казахстанской литературы оказал влияние на ваше формирование как писателя?
- Трудно сказать. Наверное, надо по-другому сформулировать вопрос: «Кто и что оказало влияние?» Я думаю, все, что происходило и будет происходить в моей жизни, формировало и будет еще формировать меня как человека и как писателя. Потому что человек, будь он писатель или кто-либо другой, познает жизнь, Бытие до скончания своего века.
У нашей писательской братии есть одна скверная привычка в своих мемуарах или интервью наводить читателя на ложную мысль о призвании.
Если послушать их, то писатель обычно со школьной скамьи, или с пупишка знает уже о своем призвании, или, что еще хуже, появляется на этот свет с пером в руках. Конечно, все эти представления не более чем романтические бредни, цеховые, корпоративные мифы, которыми писатели любят окружать свои персоны и литературное творчество.
Порог писательской стези, это не экзамен, где надо немедленно ответить на все вопросы, перешагнуть этот порог и сразу же стать писателем.
Да, конечно, писательская профессия, как и всякая другая, есть выбор. Но этот выбор, опять-таки, так же как и всякий другой выбор, формируется годами. Поэтому, я не могу вам рассказать священную историю того, как я стал писателем. Этой истории попросту нет, а есть моя судьба. Это - во-первых. Во-вторых, опять-таки у меня очень скептическое отношение к современным теориям таланта. Как сказал Александр Блок, нет специальных видов таланта, а есть только талант души.
Я бы дополнил его тем, что в мире есть только одно искусство – искусство жить, искусство жизни. Так называемые таланты, это есть осуществленные формы этого искусства.
На меня влияло все, меня формировало все, в том числе и книги, прочитанные мною в детстве и читаемые по сию пору. Разумеется, бывают произведения, которые хочется отметить особо. Из американской литературы мне очень нравится поэзия Эмили Дикинсон, проза Марка Твена, особенно «Принц и нищий». Я считаю это произведение шедевром.

- Эдгар По, Эрнест Хемингуэй…
- Нет. Я думаю, Эдгар По и даже Хемингуэй пользуются незаслуженной славой. Разумеется, Хемингуэй хороший писатель. Но не весь. У него есть изумительное произведение «Иметь и не иметь». Я намеренно не определяю жанр этого произведения. В сборниках его, кажется, подают как повесть. Для меня главное не то, к какому жанру относится данное произведение, а то, насколько качественно оно написано. Также хорош его рассказ «Снега Килиманджаро». Я бы порекомендовал нашим молодым писателям прочитать этот рассказ. Там, в этом рассказе, есть внесюжетные куски, набранные другим шрифтом. Это умирающая вместе с писателем, непроявленная, неосуществленная литература. Великая литература, которую он променял на богатую и обеспеченную жизнь. Эти куски ненаписанных романов не просто вспоминаются, не просто всплывают в сознании писателя. Она, эта неродившаяся литература взывает к совести писателя. Герой этого рассказа испытал ад еще при жизни, на земле. Этот принцип, как я уже говорил, «всплывающих», чужеродных, внесюжетных текстов, возможно, изобретение Вл. Набокова. В его произведениях можно встретить множество немотивированных вкраплений из русской, для него уже «из бывшей русской» литературы. Я не владею английским, французским языками, и не могу знать как интерпретировали Вл. Набокова западные семиотики. Но мое мнение таково, что Набоков показал, как гаснет русское сознание в чужеродной среде. Вспомните первую треть XX века. Белое движение потерпело крах. Русская эмиграция за рубежом смирилась со своей судьбой. Ассимиляция делала свое дело, и русские понемногу становились немцами, французами, итальянцами. Все русское понемногу вытеснялось из сознания. Вл. Набоков и изобразил последние обрывки русской культуры в сознании русского эмигранта.
Это как в компьютере (извините за сравнение), когда вы стираете какую-то информацию и, возможно, отдельные фрагменты ее не стерлись и во время дальнейшей работы ни к селу, ни к городу всплывают на мониторе. После Вл. Набокова и Э.Хемингуэя этот принцип применил латиноамериканский писатель Карлос Фуэнтес в своем романе «Смерть Артемио Круса». Естественно, он развил его, и в романе уже встает образ «совести-воспоминания». Как видим, три писателя использовали один и тот же художественный прием, но с разным этическим наполнением.

- А всемирно признанная повесть Э.Хемингуэя «Старик и море»?
- Знаете, есть такое понятие как протяженность литературного образа. И есть один верный способ проверить эту протяженность. Я бы назвал этот принцип кинематографическим. Любой сюжет можно вообразить на «внутреннем экране», на экране души, если хотите знать. И этот принцип действует безошибочно. Когда вы вообразите героя повести старика Сантьяго, который несколько дней сидит в лодке, вам самой станет скучно. Эта странная манера часами описывать рыбную ловлю погубила несколько произведений Хемингуэя. Потом этот нелепый суицид… Великий писатель не должен был так уходить из жизни. Мне кажется, тайна его смерти кроется в вышеупомянутом рассказе «Снега Килиманджаро». Ладно, Хемингуэй все-таки не вся мировая литература. Оставим его, и вернемся к нашему вопросу.
Томас Манн – мой любимейший писатель. Его великие романы «Будденброки», «Доктор Фаустус», «Волшебная гора», «Лотта в Веймаре», - мои самые почитаемые произведения.
Из русских писателей я особо выделяю Лермонтова, Гоголя, Достоевского и Чехова. Только ими и создана великая русская литература. И у всех у них удивительные творческие судьбы. Если я не запамятовал, кажется, Тургенев сказал, де-поживи Лермонтов еще десять лет, нам ничего не осталось бы писать. Я бы добавил, что поживи он еще лет двадцать, мировая литература пошла бы совсем другим путем. Он предвосхитил многие литературные открытия XX века. Разумеется, он отобразил свои прозрения в принятой тогда возвышенной, романтической манере. Гоголь… Величайший писатель, предтеча Достоевского. Он вывел на литературную сцену небывалый доселе персонаж – фантом русского сознания. Перечитайте «Вечера на хуторе близ Диканьки». Все эти демоны, черти, упыри и вурдалаки – будущие Ставрогины и Раскольниковы в романах Достоевского. Обычно, в прежней литературе, герой поступает согласно морали, принятой в обществе. В его характере преобладают стереотипы поведения, принятые именно в этом сословии. Поэтому их называют типами. Достоевский изобразил не типы, а человека как такового, в частности русского человека.

- Удивительно, что в вашем реестре не нашлось места великому Толстому.
- Как вам сказать… У меня сложное отношение к нему. И я думаю, у самих русских, по идее, должно быть сложное, неоднозначное отношение к Толстому. Дело в том, что я действительно не считаю его великим писателем, по одной простой причине.

- Какой, интересно знать?
- Давайте вспомним его роман «Война и мир» и войну 1812 года. Стержневая идея романа – великая победа русского народа в этой войне. Как начиналась эта война, каким был политический расклад на континенте – со всем этим разберутся потом объективные, беспристрастные историки. Я хочу сказать вот что. Когда русские офицеры, большей частью выходцы из дворян, в составе союзнических войск вошли в Париж, они были поражены. Они увидели великую культуру. Они увидели воочию Конституцию, свободу слова. Они узнали Вольтера, который своими книгами потушил костры инквизиции. После возвращения из Франции в Россию, как вы сами знаете, прогрессивно настроенная часть русского офицерства выступила против самодержавия на Сенатской площади. С молчаливого согласия русской элиты движение декабристов было подавлено. Русский царизм расправился с декабристами и в результате получил взамен Ленина, Троцкого, Сталина. Октябрьская революция своими корнями, генетически восходит именно к этой победной войне 1812 года, к Сенатской площади.
То есть я хочу сказать, что не русский народ победил в этой войне, как настаивает батюшка Толстой. Победило царское самодержавие. Во Франции оно свергло Наполеона и восстановило власть Бурбонов, а в России упрочило свои позиции. И Россия стала, словами Ленина «тюрьмой народов». Как сказал Герцен, «самые прочные цепи рабства куются из победных мечей». В 1812 году звон победных мечей заглушил голос разума, голос свободы. Эта победа развязала руки России. Потом была Польша, война с Османской империей «за освобождение братьев славян», потом были сумасбродные планы «освобождения гроба Господня», то есть планировалась война в заливах и захват Стамбула и проч. Пока Октябрьская революция не положила конец этой кровавой вакханалии.
Роман «Война и мир» – социальный заказ. Русскому царизму нужен был народный роман-эпопея, роман-фреска, роман-диорама, якобы прославляющий военные подвиги, военный гений русского народа, а в сущности упрочивающий власть самодержавия, протаскивающий угодные ему идеи. И как мы знаем, Лев Толстой великолепно справился с этой задачей.

- Про «Анну Каренину» и «Воскресение» я боюсь даже спрашивать.
- «Анна Каренина»… Этот роман имел самую счастливую творческую судьбу. Он был больше двадцати раз экранизирован. Разные режиссеры под разным углом рассматривали это произведение, и, разумеется, каждый видел в нем что-то свое. Ну и естественно, у меня свое видение этого романа, его проблематики. Если коротко, это роман про обморок. Про женские нервы в России еще не знали, но уже в конце XVIII столетия русские дамы падали в обмороки. Они в это время вошли в большую моду и были разных видов: были обмороки Дидоны, капризы Медеи, спазмы Нины, «обморок кстати» и т.д. Нервы стали известны в двадцатых годах XIX столетия, стали входить они в моду вместе с искусственными минеральными водами. Как помните, в романе нервами болеет Кити. Но если внимательно присмотреться, у Анны Карениной та же самая нервическая болезнь, только в другой форме, по-другому названная.
Конечно, печально, что любовь умирает. Но когда она не умирает и не хочет умирать, это уже трагедия. В характере Анны Карениной нет мужественности. Если бы она была мужественным человеком, она бы приняла правду жизни такой, какая она есть. Она должна была понять, что любовь, как и все сущее в этом мире, имеет начало и конец, что и она умирает. Вронский и Каренина должны были найти в себе мужество поговорить начистоту, раскрыть свои сердца, сказать друг другу правду и расстаться.
Также я преклоняюсь перед японской литературой. Люблю и постоянно перечитываю Акутагаву. Многих творцов бума японского романа, таких как Сюсаку Эндо, Кобо Абэ, Кэндзабуро Оэ, Ясуси Иноуэ признаю и уважаю. Роман Кэндзабуро Оэ « Объяли меня воды до души моей» считаю одним из великих произведений мировой литературы. Совсем недавно буквально лет десять назад мы узнали еще одного великого японца – Юкио Мисиму. В советское время московские законодатели литературной моды по каким-то идеологическим соображениям «закрыли» его для нас. Роман Юкио Мисимы «Золотой храм» считаю очень сильным произведением. Латиноамериканская литература тоже очень сильная.

- Насколько я знаю, вы рассматриваете искусство не как цель, а как средство гармоничного развития человеческой личности. Вы – музыковед, кюйши, писатель, занимаетесь журналистикой и т.д. Какое-то из искусств вы выделяете? Например, Альбер Камю (вслед за другими философами) выделяет музыку из других искусств, как мир непознаваемого, как самое «совершенное выражение идеального мира». Вы что-то выделяете?
- Насчет моих взглядов на искусство - все верно, но с небольшой поправкой. В традиционных культурах, действительно, процесс был важнее результата. Сейчас это называется перформансом. Например, буддийские монахи несколько дней, прилюдно складывают из цветного песка мандалу. Но когда мандала готова, они, даже не дав заснять на кинокамеру, сметают ее. На вопрос, почему они не сохраняют артефакт, монахи отвечают, что для них важен не результат, не сама мандала, а процесс ее изготовления. Эта философия берет свое начало из алхимической природы, алхимического понимания искусства. Любой творец – алхимик. И он в процессе творения, прежде всего, совершенствует свою природу.
Отсюда проистекает одна из ошибок модернизма. Модернисты неправильно истолковали природу перформанса. Они вычленили стиль из творческого процесса и стали развивать только его. Стиль заменял им все. И сюжет, и персонажей, то есть в сумме – всю форму. Модернисты были правы только отчасти. Несомненно, очень важно, как ты делаешь. Но и не менее важно, что ты делаешь, и из чего делаешь. То есть, к чему я это говорю? Для меня искусство - и путь, и цель. Когда творец умирает, после него остается не его гармоничное развитие, а произведение. И очень важно, чтобы это произведение не только имело хорошую текстуру, но и было сделано из хорошего материала. Потому что артефакт, по крайней мере, литература, сделанная из хорошего материала, долго сохраняется.
Что касается моих предпочтений в сфере искусств, то я выделяю музыку. И это не только из-за того, что я музыкант, а потому что на самом деле в основе всего лежит музыка. Например, возьмем великий миф о семи ипостасях Коркута, который стоит у истоков тенгрианского мировоззрения. И одна из ипостасей, воплощений Коркута – это музыка. Мир, Бытие – это музыка, точнее поток музыки, который льется из кобыза Коркута. Этот миф смыкается с пифагорейскими представлениями о музыке, и вообще с античной музыкальной эстетикой. В античной эстетике есть понятие о семи музыкальных сферах, из которых состоит небо. К этим куполам привязаны боги, металлы и прочее, то есть все сущее.

- Вы говорите, что в основе всего лежит музыка. А разве виды искусств не берут свои начала от разных истоков? Например, словесное искусство, литература работает со словом. Скульптура работает с пластическим материалом. Если все происходило так, как вы говорите, то в мире ничего не было бы кроме музыки.
- Дельный вопрос. Я должен был яснее выразить свою мысль. Когда я говорил о музыке, я не имел в виду ее историческую форму, ту ипостась, в которой она явилась миру, проявилась в человеческой культуре. Я хотел сказать, что как в основе мироздания заложены принципы гармонии, соответствия, эти же принципы перешли и в основы искусств. То есть все виды искусств подчиняются какому-то универсальному закону. Вот это я и называл музыкой. Например, древние называли слово – «другой музыкой». Поэзия всегда стремилась достичь именно музыкального звучания. Все пластические искусства тоже стремились к звучности.

- Иногда скульптор, музыкант и поэт могут не понимать друг друга. Как бы вы это объяснили?
- Это из-за того, что виды искусств разведены по разным углам. Скульптор, музыкант и поэт не понимают друг друга в силу профессионализации искусств, в силу развития формы. Например, художники, просмотрев графические рисунки, рисованные Лермонтовым на полях своих поэм, говорили, что если бы он не стал поэтом, то был бы хорошим художником. То есть синтез искусств в творчестве одного человека свидетельствует о том, что все они проистекают из какого-то древнего, единого источника.

- Чем вы сейчас занимаетесь?
- Тем же что и всегда. Пишу. Правда, иногда приходится отвлекаться от работы и заниматься халтурой, чтобы прокормить семью.

- Я знаю, недавно вы написали рассказ «Жезтырнак». Почему вы выбрали эту тему? Вообще, чем вы руководствуетесь при выборе той или иной темы?
- «Жезтырнак» не рассказ, а сценарий художественного фильма. Если им заинтересуются, возможно, и экранизируют. Почему я выбрал эту тему? Казахско-калмыцкая война, длившаяся почти двести пятьдесят лет, это самая страшная война в истории нашего народа. Потери ее ужасны. Мы поплатились своей оседлой, городской культурой в этой войне, почти всем письменным наследием. Моральные, нравственные, ментальные потери этой войны сказываются до сих пор в национальном характере. И вот что странно, самый ужасный период истории плохо освещен в нашей литературе. Несколько исторических романов, пара-другая исторических фильмов низкого пошиба. Вот и все. Посмотрите на Россию. Тема второй мировой войны стала как бы стеной плача русской культуры. О ней пишут и будут писать. О ней снимали фильмы, снимают и будут снимать.
А мы забыли. Кто сейчас помнит эту калмыцкую войну? Когда я писал сценарий, поставил себе цель показать военный быт казахов тех времен, человеческие отношения и, разумеется, войну. Войну не через дымку героики, а настоящую войну со всеми ее зверствами. Со всей кровью, со всеми страданиями. И я достиг своей цели. Теперь дело за «Казахфильмом».
Тема может зародиться, появиться по-разному. Иногда о чем-то долго думаешь, и в душе начинает звучать какая-то мелодия, лейтмотив будущего произведения. И по мере взросления души это звучание крепнет, обрастает новой информацией, и в один прекрасный день ты уже уверен, что эту вещь можно «бросить» на бумагу. А иногда тема может возникнуть мгновенно. Это как удар молнии. Озарение. Это зовется еще инсайдом. Вероятно, так происходит в силу архитектонического склада ума творческого человека. Но я думаю, то, что мы называем озарением, это последний завершающий акт какого-то долгого мыслительного процесса.

- А можно искусственно вызвать инсайд?
- Я думаю, нет. Хотя в древних, традиционных культурах умели работать с сознанием человека, и с помощью психоделиков, например, гашиша или опиума могли искусственно вызвать инсайд. Когда читаешь некоторые произведения древних поэтов, чувствуешь, что это инсайд. Ну а сейчас люди потеряли культуру потребления галлюциногенов, поэтому психоделический опыт выродился в банальную наркоманию.

-В статье «Голод и война» вы вывели своего рода закон обратной селекции, который вырабатывался в течение многих столетий. Как и почему эта статья была написана? Когда вы задались вопросами, на которые даете ответ в этой статье?
- Если поверите, я шел к этой статье тридцать три года. В 1973 году я, полный надежд и иллюзий молодой музыкант, приехал в Алма-Ату. С тех пор прошло много лет. Я уже немолодой человек. И прежнего честолюбия у меня нет. Не скажу, что за это время я потерял веру в человека. Нет. Просто я научился трезво смотреть на вещи.
Юный и честолюбивый, я думал, если человек талантлив, перед ним откроются сами по себе все двери. Но оказалось далеко не так. Я видел, как люди, не моргнув глазом, губили наиболее достойных. Я видел, как люди ради своей выгоды шли на все. Я видел, как опасно быть талантливым, как опасно быть правым в нашем обществе. Статья «Голод и война» плод моих многолетних размышлений. Я пережил многое, передумал много мыслей.
Сперва я поражался нигилизму людей, нигилизму общества. Потом в какой-то момент пришло осознание что это – проблема, и ею надо заниматься. Я начал заниматься биологией, психологией, наиболее плодотворными расовыми теориями.
Теория пассионарности Льва Гумилева меня не устраивала. Ключ к разгадке проблемы я нашел в биологии. Конечно, не бывает исчерпывающих теорий. Но теория обратной селекции объяснила для меня если не все, то почти все. Статья эта является кратким изложением тезисов моей будущей книги.

- Сколько у вас книг (опубликованных)?
- В 1988 году вышел коллективный сборник «Ранняя осень». В этом сборнике я опубликовал свою повесть «Шымдан». В 2003 году фонд «Сорос-Казахстан» небольшим тиражом издал мой роман «Талтус» («Полдень»). В основном я участвовал в сборниках. В свое время я перевел роман Кабо Абэ «Чужое лицо». Но перевод не издали. Потом в 2002 году я перевел на казахский язык роман сербского писателя Иво Андрича «Мост на Дрине». Перевод издали небольшим тиражом.

- Вы – двуязычный писатель. Вы знали с детства оба языка?
- Я уроженец Семипалатинской области, где традиционно проживает много русских, и казахи хорошо владеют русским языком. К тому же я учился в русской школе, но жил и рос в традиционной казахской среде. Поэтому я - билингв, и владею обоими языками. Разумеется, я начал свой творческий путь как русский писатель. Свое первое студенческое исследование древнетюркской мифологии я писал на русском. Потом, со временем я начал писать прозу и на казахском. И вот теперь, я пишу на обоих языках.

- Как литературный критик, как бы вы охарактеризовали современное состояние и будущее литературы?
- Казахстанской литературы?

- Нет. Я хотела сказать, современное состояние и будущее мировой литературы и, в частности, казахстанской литературы?
- Трудно сказать. Я никогда не пытаюсь прогнозировать. Пару раз пытался, но мои предсказания сбылись с точностью до наоборот. К слову сказать, этим любит заниматься наша молодежь, амбициозные молодые писатели, которые пока еще под стол пешком ходят. Я хочу сказать, литературная астрология – работа неблагодарная. Не знаешь, что будет через год, в какую сторону шатнется мейнстрим, скажем, через несколько месяцев. Я иногда для интереса просматриваю гламурные журналы и встречаю определения типа «писатель года», «роман года» или еще хуже - «писатель месяца» или же «роман месяца». (Как в журнале «Плейбой» печатают фотографии девушек месяца). Профессиональная жизнь литературы отмирает, потому что в мировой литературе произошла революция менеджеров. Вот видите, вы заставили меня все-таки высказать какой-то прогноз.

- То есть…
- То есть, сейчас сложилась такая система, при которой талантлив ты или нет, не имеет значения. Главное, чтобы ты принял их правила игры и интегрировался в систему. И все. Успех обеспечен. Вот возьмите «всемирно известного» Пауло Коэльо. Ну какой он писатель? Задохлик. Однако, он сейчас, можно сказать, впереди планеты всей. Вот сейчас носятся с писателем по имени Харуки Мураками. Если он профессионал, как сейчас говорят, то я – Нобелевский лауреат. Пауло Коэльо, Харуки Мураками и других подняли импресарио.

- Но ведь есть какие-то устои в литературе?
- Разумеется. Какая-то часть публики будет придерживаться старых вкусов. И этого достаточно. Я вижу, вы все-таки ждете от меня каких-то прогнозов. Ладно. Мне кажется (хотя я могу и ошибаться), что латиноамериканская литература еще некоторое время будет сильной. У латиноамериканской литературы был очень сильный заряд, соответственно, и инерция будет длиться долго. Она сформировалась на стыке арабской, индейской и испанской культур. Произошло это так. Арабские завоеватели создали на территории Испании Кордовский халифат. Местная культура была подчинена мавританской культуре. Например, до сих пор в испанских фламенках можно услышать арабские напевы. Потом в результате освободительных войн испанцы свергли арабское владычество. Через некоторое время испанцы сами стали вести колониальные войны. Они открыли Америку. Здесь в Южной Америке арабская культура через испанцев столкнулась с автохтонной индейской культурой. Через несколько веков в результате синтеза трех культурных традиций и появился феномен, который мы называем латиноамериканской литературой. Разумеется, любое явление с течением времени обрастает мифами. И латиноамериканская литература здесь не исключение. Например, мифологический принцип изображения, который применяют латиноамериканцы, почему-то считается их собственным изобретением. Это далеко не так. Этот принцип можно встретить в средневековых арабских городских новеллах, в «Тысяче и одной ночи», средневековых китайских, японских городских повестях. Потом этот принцип возродил и широко применял Гоголь (например, в «Вечерах на хуторе близ Диканьки»). Не только латиноамериканский модернизм, но и европейский приписывают себе очень многие вещи. Допустим, принцип называемый «потоком сознания» считается изобретением европейских модернистов. Опять миф. На самом деле этот принцип открыл английский писатель Лоренс Стерн. В своих романах «Жизнь и мнения Тристрама Шенди», «Сентиментальное путешествие по Франции и Италии» он уже широко применял его. Правда, назывался этот принцип тогда по-другому, «внутренним человеком».
И вообще, история литературы – это сплошь плагиат и присваивание. Если бы нашелся человек, который не поленился и взялся писать историю плагиата, то получился бы огромный цикл в сотни томов. Как известно, плагиатом широко пользовался сам Пушкин.

- Даже так?
- Да. Например, «Дубровский» взят из «Разбойников» Шиллера. «Евгений Онегин» - переделанный «Чайльд Гарольд» Байрона. Сюжет поэмы «Цыгане» взят из новеллы Проспера Мериме «Кармен». Басни Крылова очень напоминают басни Эзопа. Сюжеты романов Вальтера Скотта сильно смахивают на сюжеты тюрко-монгольских героических эпосов. И этот список можно продолжать до бесконечности.

- А почему так происходит? Есть какая-то априорная причина плагиата?
- Плагиат имеет множество причин. Одну из основных я обрисовал в общих чертах в своей статье «Голод и война». Бесконечные войны вымывают из человеческих обществ лучшие элементы. И эти общества генетически деградируют. Литература не существует вне человеческой биологии. В генетически деградировавших обществах вероятность появления таланта меньше всего. После того, как ушли из жизни Бальзак, Стендаль, Мериме, Мопассан, Мартен дю Чар и другие гении, появились Сартр, Камю, Жан Кокто. Они бледные тени тех великих и ни в какое сравнение с ними не идут. А будущий Бальзак, Золя, Стендаль или Мопассан ушли с каким-то наполеоновским гренадером на войну и погибли вместе с ним, ушли на тот свет, неродившимися.
Поэтому, когда нация становится бедна талантами, новое поколение начинает тщиться и, чтобы казаться взрослее своих предшественников, начинает брать их достижения, «совершенствовать» и присваивать себе. Ничего не поделаешь, на интеллектуальное и духовное безрыбье и Кафка – рыба.

- Насколько я знаю, вы сейчас занялись и кино? Расскажите об этом.
- Сейчас в мировом кинематографе наблюдается сценарный голод, сценарный кризис. Голливуд снимает бесконечные ремейки. Режиссеры мечутся в поисках хороших сюжетов, сценариев. Разумеется, сценарный кризис, это не «вещь в себе». Опять же это часть антропологического кризиса, кризиса сознания, разразившегося в ХХ-м веке. Я думаю, в наше время сценаристы, умеющие писать хорошие добротные сценарии, будут востребованы. Пока я написал три сценария. Первый «Смерть Кёкбалака» я написал по заказу одного французского менеджера. Сценарий провалялся полтора года в Париже. Потом мне его вернули. Так как сценарий был про Аблай хана и калмыцкую войну я послал его в Астану на конкурс «Кочевника». Сценарий вернули со словами, что конкурс закрыт, победил Рустам Ибрагимбеков. Ростислав Петров, тогда еще главный редактор «Простора» напечатал его потом в своем журнале. Второй сценарий о жизни и творчестве великого казахского певца Биржан Сала я написал в 2004 году по заказу Досхана Жолжаксынова. Сейчас идет подготовка к съемкам фильма. Третий – «Жезтырнак», о котором мы уже говорили. Недавно я просмотрел свою записную книжку и обнаружил там проекты почти тридцати сценариев.

- Ну что ж. Спасибо вам за содержательную беседу. Творческих успехов.
- Спасибо и вам.

Беседовала Майгуль КОНДЫКАЗАКОВА