Взлелеянный Степью

28 сентября великому казахскому писателю Мухтару Ауэзову исполняется 110 лет.
Классик казахской литературы родился в урочище Шынгыстау Абаевского района Семипалатинской области в 1897 году, накануне нового века, несущего с собой величайшие потрясения. Гению Мухтара Ауэзова суждено было в своем слове воплотить живую степь с ее природой, множеством самых разнообразных характеров населяющих ее людей, ее традициями - словом, уходящую кочевую культуру, неброскую, но наполненную глубинными смыслами. Взяться за роман-эпопею «Путь Абая» признанному мастеру малых форм – повестей, рассказов, драматических произведений, конечно, было нелегко. Он не был застрахован от неудачи.
О жизни и творчестве своего отца, о том, что повлияло на его решение взяться за роман-тетралогию, рассказывает ученый-культуролог, директор Национальной библиотеки Мурат АУЭЗОВ.

Любимое слово алашординцев
- Мурат Мухтарович, 28 сентября исполняется 110 лет со дня рождения  Мухтара Омархановича Ауэзова. Какие мероприятия приурочены к этому событию?
- Будет организован целый ряд мероприятий в разных областях и городах страны. Но мне хотелось бы отметить, что на сегодняшний день уже издана книга о Мухтаре Ауэзове российского исследователя Николая Анастасьева. Называется она «Трагедия триумфатора». Кроме того, нами инициирован новый перевод романа «Путь Абая» на русский язык – в исполнении прекрасного писателя Анатолия Кима. Также к 110-летию Мухтара Омархановича приурочено появление сайта konyr.kz.

- Название, конечно же, не случайно…
- Это псевдоним Мухтара Ауэзова, которым он подписывал свои ранние произведения. Для казаха Қоңыр - это не простое слово. Если брать цветовое, достаточно условное, обозначение Қоңыр, оно переводится как «коричневый». Но более подходит определение «красный, переходящий в черное», словно жизнь, уходящая в небытие. Қоңыр - это очень интересная категория. Оно из числа сокровенных слов казахского языка. В сочетании с десятками других наименований оно создает богатейший лексический смысл, в котором многообразие конкретных смыслов пропитано, как почва влагой, общей для них эмоциональной доминантой. Слова, ведомые қоңыр, охотно называют Идеальное для взора, слуха, плоти, души и разума человека. Это могут благостные состояния природы, великолепие красавиц и скакунов, покоряющие тембры певческих голосов и музыкальных инструментов, этическая одаренность настоящих мудрецов и многое, многое другое. Но это одновременно истаивающее Идеальное. Ему можно поклоняться, но оно не сотворено человеком, и человеку не дано его удержать.
Отсюда – светлая элегия, сообщаемая Қоңыр шествующим за ним словам. Совершенно естественно и то, что это неизменно волнующее, вечно свежее слово-лидер чаще всего встречается в сочетании со словом Мұң (Печаль).
В периоды потрясений, радикальных перемен с неясной, не собой сотворяемой перспективой слово Қоңыр обретало значение символа настроений, конечно же, элегичных, но и содержащих в себе волю и устремленность к преодолению лихолетья. Творцами этих настроений были, прежде всего, поэты, мыслители, общественные деятели.
По свидетельству специалистов, в кругу ренессансной казахской интеллигенции первой трети ХХ века особое значение придавалось словам Қоңыр и Жел (Ветер).
Сквозной образ во всей поэзии великого Магжана Жумабаева – Жел, сокрушающий преграды, нежный и ласкающий, приносящий умиротворение.
Это понятие освежает тот контекст, в котором упоминается. Дауыс – голос, а сочетание «Қоңыр дауысы» несет в себе совсем иные оттенки смысла, күз – осень, Қоңыр күз – абсолютно другое. Қоңыр несет динамику, не фиксированное, а изменяющееся состояние перехода.

- Я помню, на презентации книги Н. Анастасьева вы говорили о неких скрытых смыслах, которые открываются при прочтении строки «Мұңлы қоңыр туған анам»...
- Что касается расшифровки слов «Мұңлы қоңыр туған анам», то я действительно в присутствии Н. Анастасьева, директора музея-заповедника имени Абая Токена Ибрагимова и шырақшы, хранителя музея Мухтара Ауэзова в поселке Бөрілі Бекена Исабаева говорил об этом. Бекен Исабаев считается одним из лучших знатоков обстоятельств жизни Абая, Шакарима, Мухтара Ауэзова. В маленьком поселке Бөрілі всего семь-восемь домов, но это место, где родился Мухтар Ауэзов. Там стоит кесене, надгробный памятник его родителям. И, естественно, по дороге в Семипалатинск, в Жидебай, на родину Абая, мы всегда останавливаемся в Бөрілі, и там при въезде, недалеко от музея есть каменная, грубо отесанная глыба. На ее гладкой поверхности выбиты слова Мухтара Ауэзова. Звучат они так: «Мұңлы қоңыр туған анам, туған жерім Бөрілі». И обычно переводят следующим образом: «Печальная, коричневая моя родимая мать, место, где я рожден, Бөрілі». В данном случае эта характеристика относится к земле. А если вспомнить, что Мухтар Ауэзов все свои ранние вещи подписывал псевдонимом Қоңыр, и его молодость тесно связана с Алаш Ордой, то можно увидеть в этих словах совсем другой смысл. Ведь в замечательной, ренессансной казахской интеллигенции начала ХХ века существовали особые настроения, у них были свои любимые песни, понятные только им кодовые слова. И Токен Ибрагимов говорил мне, что қоңыр – действительно одно из любимых слов алашординцев. Так что за ним стоит элегия, конечно. Было очень тяжелое время, и это удивительное слово, которое дает дыхание, новую жизнь целому ряду других слов, из самых разных сфер жизни, наверно, призывает каждого вернуться к более глубоким сущностям самого себя. В нем чувствуется особая сила. И вот в присутствии Токена Ибрагимова, Бекена Исабаева и Николая Анастасьева я сказал: «А давайте мы чуть-чуть по-другому прочтем этот текст. Пунктуация позволяет это делать». И получилось так: «Мұңлы Қоңыр туған анам, туған жерім Бөрілі». То есть: «Печального Қоңыра родила моя мать, родимая моя земля Бөрілі». И получается, что автор имеет в виду печального себя – возникает образ великого Печальника этой земли, и тут же оба, Бекен и Токен, сказали, что это возможное прочтение.
Так что слово Қоңыр – абсолютно не затасканное, свежее, сильное слово. Я думаю, что сейчас в нашей жизни господствуют слишком контрастные цвета, у нас, конечно, нет белых и красных, но есть черные, белые страсти и т.д. И мне кажется, что душа человека воспримет это неопределенное, но очень душевное слово. Поэтому мы и решили назвать сайт konyr.kz, он уже зарегистрирован. И это еще одно из мероприятий Фонда Мухтара Ауэзова, который мы недавно создали.

- Кто является учредителем фонда?
- Четыре человека. Это, скажем так, семейный, фамильный фонд. Мы знаем множество фондов, которые создавались на основе меньшей близости людей друг к другу, и большинство из них сейчас ушли в небытие или влачат жалкое существование. Мы занялись этим не ради фамильной гордости, а просто хотели создать фонд, который бы эффективно работал на нашу духовность, культуру. И тут ядро должно быть крепким. Специально нами не обсуждался этот вопрос, но естественным образом сейчас все сложилось так, что мы субъективно подготовлены к тому, чтобы такой фонд создать.
Учредителями являемся я, мои дети: дочь Зифа-Алуа, сын Магжан и племянник Диар Кунаев.

Немного о детях
- Моя дочь, кстати, себя хорошо зарекомендовала как крупный востоковед. Она перевела фундаментальнейший труд Махмуда Кашгари «Дивани-лугат-ат-тюрк», «Словарь тюркских наречий». Очень хороший перевод, огромный по объему труд. Замечу, что все востоковеды, арабисты, тюркологи, вообще все русское востоковедение второй половины ХХ века ссылалось на Махмуда Кашгари. Без него невозможно обойтись ни одному специалисту по истории Центральной Азии, тюркского и арабского мира в целом. Словарь писался на арабском языке, но там собраны все пословицы, речения, понятия тюркских языков, которые оставил после себя Махмуд Кашгари. В XI веке ученый объездил все земли, где жили тюрки, собирая поэтические отрывки, жемчужины тюркской поэзии, мировидческие пословицы, поговорки. Он делал это для того, чтобы арабам, которые в то время были духовными лидерами этого огромного региона, показать все величие тюркского языка. И он с этой задачей блистательно справился. И удивительно то, что это великое, гениальное произведение ученого-лингвиста ХI века никогда не было переведено на русский язык. Это одна из политических несуразностей. Книга переводилась на английский, французский, турецкий языки и так далее. Но впервые на русский язык перевела моя дочь, Зифа-Алуа. Сейчас она считается одним из крупнейших специалистов по интеллектуальной истории Центральной Азии. В этом году по приглашению целого ряда университетов США она ездила туда с лекциями, у нее богатый опыт организаторской работы. До последнего времени Зифа-Алуа была директором Центрально-Азиатского образовательного центра «Білім» Института открытого общества.

- А ваш сын Магжан – чем он занимается?
- Сын, конечно, просвещенный гуманитарий, и это не хобби, в нем гуманитарное начало очень сильное. Неслучайно с малых лет он великолепно владел английским языком, школьником ездил в США, там обучался, окончил два университета, Джорджтаунский и Колумбийский, получил специальность – банковское дело. Сейчас он является одним из управляющих директоров Казкоммерцбанка. Мне очень приятно, что свои заработанные деньги он пустил на это святое и доброе дело - создание и поддержку фонда. Он также один из учредителей фонда.
Затем – Диар Аскарович Кунаев. Он – директор Дома-музея Мухтара Ауэзова и он же сын Лейлы Мухтаровны Ауэзовой, моей старшей сестры, которая была создателем Дома-музея Мухтара Ауэзова. Лейла Мухтаровна готовила Диара в качестве своего преемника. Он окончил филологический факультет КазГУ, защитил кандидатскую диссертацию и всю жизнь основательно занимается творческим и гуманитарным наследием Мухтара Ауэзова. Вот мы вчетвером и являемся учредителями этого фонда. Теперь нам предстоит создать попечительский совет. Мы не хотим, чтобы он был формальным, чтобы там были «свадебные генералы». Уже несколько очень серьезных людей, имеющих развитый литературный вкус, серьезный статус в обществе, согласились быть членами попечительского совета. Мы его окончательно не сформировали, я думаю, это должно произойти в конце августа – начале сентября. Пока я не буду называть имен.
Для того чтобы не пострадать в юридическом смысле (частенько такие учреждения рушились из-за того, что не были хорошо знакомы с законодательством о деятельности фондов), мы пригласили серьезную юридическую организацию, чтобы она помогла нам очертить поле нашей деятельности с точки зрения закона. Таким образом, наш фонд недавно был зарегистрирован, и сейчас мы имеем свой регистрационный номер, печать, - все, что необходимо. У нас замечательный исполнительный директор, Жамиля Сембина, она до этого больше десяти лет работала в посольстве Турции в Казахстане, проработала в общей сложности с тремя послами, которые сменяли друг друга. Они очень высоко ценят ее за профессионализм в работе. Жамиля Сембина окончила казахскую школу, у нее великолепный русский, абсолютно безукоризненный турецкий язык, хороший английский. И это очень толковый человек, умеющий схватывать суть проблемы. Мы намерены предложить попечительскому совету ее кандидатуру на утверждение. Она практически уже приступила к работе.

- В Казахстане уже давно существует добрая традиция - каждый год последняя декада сентября для гуманитариев проходит как ауэзовская неделя. А в этом году исполняется 110 лет со дня рождения Мухтара Омархановича, будет ли в данную традицию внесено нечто новое?
- Обычно молодые ученые-гуманитарии из Академии наук, университетов ежегодно проводят ауэзовские чтения. Командными методами никто не стремится поддерживать эту традицию, она сложилась сама по себе.  
Традиционно не забывают об этой дате и на филологическом факультете КазГУ, там есть зал Мухтара Ауэзова, и они проводят свои ауэзовские конференции. Готовятся к празднованию Ауэзовский район города Алматы и Восточно-Казахстанская область. Я получил от акима ВКО Жаныбека Карибжанова целый план, как они собираются отметить 110-летие М. Ауэзова. Серьезная подготовка идет в Шымкентской области (Южный Казахстан). В Шымкенте есть университет им. М. Ауэзова, один из сильнейших, они тоже готовятся к этой дате. Но это все традиционно, то, что, скажем, каждый год бывает. Естественно, что многие творческие люди неравнодушны к творчеству Ауэзова. И мы объективно можем говорить о том, что гуманитарное и художественное наследие Мухтара Ауэзова выдержало испытание временем. Сегодня его творчество достойно выходит в ХХI век, и пока казахи будут оставаться народом-нацией, со своим языком, культурой и духовностью, такие его произведения, как «Путь Абая», конечно, будут с этим народом.

«Гениальный писатель, великий гражданин…»
- В этом году у нас есть возможность сказать о его творчестве во всей полноте, так, как не могли раньше. То есть мы сейчас можем явить весомые примеры исполнения, в частности, фамильного долга перед Мухтаром Ауэзовым. Уже к 15 сентября выйдут первые два тома тетралогии «Путь Абая» на русском языке в переводе Анатолия Кима. Русский перевод романа - это принципиальный вопрос. Произведение великое, опять же, правильно меня поймите, я подхожу к этому абсолютно взвешенно, без какой-либо комплиментарности. Я сейчас по возрасту старше Мухтара Ауэзова в его земной жизни. Он ушел на 64-м году, а мне скоро будет 65 лет. Я поэтому совершенно спокоен. У меня нет к нему отношения по восходящей - физически мы сравнялись. Как-то, будучи в Японии, в Хиросиме, я нашел место, где по его дневникам он был в 1957 году. И там у меня с ним произошел диалог. Это случилось в прошлом году, и я ему задавал вопрос: «Ты много ездил по миру, писал об Америке, Индии, а вот о Японии не оставил ничего, хотя столько времени – 45 дней – ты сражался здесь против атомной бомбы». К сожалению, нет опубликованных вещей о периоде его пребывания в Японии, при том, что сохранились его дневники, насыщенные важной для истории информацией. А он мне объяснял, почему так произошло. То есть у меня был с ним диалог, и я пользовался преимуществом возраста. Но возраст, конечно, не дает оснований для ощущения преимущества. Я знаю, что он – гениальный писатель, великий гражданин, мыслитель, и свое место в этой субординации я очень хорошо понимаю. Но в то же время я совершенно свободен от нарочитости чувств в отношении близкого человека.
Он действительно гениальный человек. В нем какая-то особая мудрость, мужество, природная мощь таланта – все это в совокупности дало ему возможность создать удивительную книгу – «Путь Абая»…

Образ ХХ века – спутанный конь
- Одно могу сказать, для того, чтобы можно было понять, что это такое. В 30-е годы в Казахстане идет коллективизация. Миллионами гибнут люди от голода. Рушится кочевой строй жизни. То есть это трагический финал конно-кочевой цивилизации, которая в течение минимум двух с половиной тысяч лет играла ключевую роль в крупнейших событиях Евразии. И XIX век – уже канун этого финала. Совершенно изменившийся образ века - спутанный конь. У казахов есть такие понятия: «арқан» – это когда коня держат на длинном поводу, «шідер» – короткая привязь, на которой держат жеребят, и «кісен» – это уже оковы. XIX век – это шідер. Уже нет свободного пространства, и ощущается трагизм народа, который был прежде свободен, умел быть в гармонии с большим пространством. Номады - это покорители огромных территорий, конные кочевники Евразии, а тут на маленькой площадке разыгрывается большая драма, но в то же время сохраняются дух, культура, этнографический мир этого народа. В 30-е годы ХХ века во времена коллективизации рушится великая кочевая культура, и гибнут взлелеянные ею люди. Удержать все это можно было только силой художественного сознания, и только в формате крупного эпического произведения. В поэзии это сделал Ильяс Жансугуров. Он написал потрясающую поэму «Құлагер». Это шедевр историко-драматической лирики, в ней выведен последний поименный конь тюркского времени. В древние тюркские времена, когда Кюльтегин и другие полководцы шли в бой, назывался поименно каждый конь, пусть даже он гибнет в первой же сече. Герой садится на второго, на третьего, и каждый конь поименен, потому что таковы были традиции, законы кочевой культуры. А потом наступает деградация, и появляется этот последний поименный конь. Были раньше и Тайбурыл в казахском эпосе, и многие другие. Но Құлагер и его трагическая гибель в небольшой по объему поэме Ильяса Жансугурова воплощают собой огромную трагедию рухнувшей цивилизации.

«Энциклопедия казахской жизни XIX века»
- Мухтар Ауэзов ту же самую задачу выполнил романом «Путь Абая». Нужно было удержать уходящую цивилизацию, причем это нужно было сделать с предельной достоверностью, с предельной полнотой. И сейчас у нас многие писатели, вышедшие из аула, возвращаются благодарной памятью к родным местам. И они пишут об ауле, казахской действительности. Но это уже воспоминания, реставрация былого через рассказы старших, это не та органика национального бытия во всей его полноте, в которой захватил его М. Ауэзов. Это уже осколки того великого мира. У современных писателей уже нет того многомерного чувствования, естественного пребывания в стихии традиционной казахской жизни, это либо ностальгия, воспоминание, либо реставрация по осколкам. В этом и состоит поразительная особенность романа. Недаром Каныш Сатпаев назвал его «энциклопедией казахской жизни XIX века». И действительно, богатейшая информация для кого хотите – музыковедов, литературоведов, законоведов, этнографов и т.д. То есть обычаи, ритуалы, суд, борьба партий за власть – здесь есть все. Роман феноменален в смысле охвата событий, поэтому Анатолий Ким, которого я считаю, судьба привела сюда для осуществления важной миссии – достойного перевода «Пути Абая» на русский язык - он влюблен в этот роман. Он говорит, что это - роман всех времен, без преувеличения гениальное произведение. Здесь показаны и захоронение, и свадьба, ушедший мир явлен в этом романе как абсолютно свежий, полно живущий мир. И тут еще одна особенность. Ким мне говорил во время перевода: «Удивительно, какое многолюдье в этом романе. Причем появляется персонаж, человек, у него маленькая функция, но точно называется его имя, очень короткая характеристика - и уже живет этот человек! Он не связан действием ни с кем другим, но это грандиозная мозаика, в которой нет лишней детали, это симфония, в которой ни один звук не является лишним». Но я-то думаю, почему этот роман был написан? Потому что Мухтар Ауэзов принимал решение о написании именно такого произведения. Во времена коллективизации, когда опустела вся степь, остались эти сиротливые юрты без людей, собаки-трупоеды, необходима была эта компенсация – и он своим воображением, талантом населяет обезлюдевшую степь, эту вселенную живыми людьми - множеством казахских типажей: мужчины, женщины, дети, старики, старушки. Это поразительно, это совершенно осознанный выбор модели произведения. Вот что Мухтар Ауэзов сумел осуществить.

- Насколько я помню, прежний перевод романа «путь Абая» был несколько эклектичным, неровным…
- Идею нового перевода романа на русский язык надо было осуществлять, она не нами придумана, еще Абдижамил Нурпеисов, когда готовили к изданию двести томов всемирной литературы, остро поднимал  этот вопрос. Ведь пять человек переводили один роман, каждый со своей творческой индивидуальностью, кто-то ярче, кто-то слабее. Но пять человек – это невозможно! Теряется некая, если хотите, напряженность интриги, а она в романе присутствует. Мухтар Ауэзов очень хорошо знал кино, он писал киносценарии, и я чувствую, как глубоко оно вошло в него. У него очень композиционная, динамичная выстроенность романа, то есть все время читателя держит желание узнать: а что дальше? И этот прием интриги великолепно работает на протяжении всего произведения. Композиционная, интонационная целостность, без которой невозможно вообще такое произведение воплотить, и как могли сохранить ее пять человек, совершенно разных?.. В своей замечательной книге Николай Анастасьев как раз эту ситуацию и разбирает, с болью он пишет там о вынужденности Мухтара Ауэзова идти на такие шаги, как бригадный метод перевода его грандиозного детища. Он же понимал, что, в принципе, это невозможно. Он отчаянно бился, с каждым ругался, все, что мог взять, выжать из человека, он выжал. Но это выжатое совершенно неадекватно, несоразмерно с величием самого романа, с его смысловой и художественной ценностью. Поэтому вопрос о новом переводе давно уже назревал. Герольд Бельгер в свое время остро и убедительно выступал по этому поводу. Посредственность русского перевода его всегда возмущала, он сравнивал его с оригиналом, и сравнение было, конечно, не в пользу перевода.

«Трагедия триумфатора»
- Мухтар Ауэзов был обречен на компромисс с тоталитарным режимом, но это в частностях, а в главном он все равно оставался победителем, и Анастасьев в своей книге эту судьбу показал. Да, жизнь его зачастую трагична, но он не был сломлен, из любых ситуаций он выходил триумфатором. Прошел через все, жертвовал всем, шел как рыба на нерест, которую крючья браконьеров хватают, но она идет, чтобы выполнить главное предназначение, оставить свое потомство.
Роман «Путь Абая» нужно было защитить, но сделать это можно было, лишь переведя его на русский язык. И действительно, только роман вышел, он сразу получил Сталинскую премию. А какая была жуткая, убийственная по тем временам критика соратников по писательскому цеху в адрес Мухтара Ауэзова! В 1951-52 годах он вынужден все бросить и уехать в Москву, потому что был выписан ордер на его арест. По существу, из 64 лет жизни своей он только пять последних лет чувствовал себя в безопасности. Он получил Ленинскую премию в 1957 году, умер в 1961-м. А до этого все время – на мушке, на прицеле, все время ему бросали в лицо – «буржуазный националист, воспевает феодально-байские отношения, скрытый враг Советской власти».
И его на казахском языке великолепно созданный роман тоже ведь имеет разные редакции. Сейчас я обнаруживаю, что есть редакции оригинала на казахском языке, где работала внутренняя цензура: редакторы сами выполняли функцию цензоров – они иссушали роман. Возьмем, например, образ Кунанбая. Им нужно было, чтобы это был злодей, по меркам того времени - феодал. А тут – какая удивительная сцена прощания Улжан с Кунанбаем накануне его хаджа в Мекку! И удивительный образ Кунанбая становится по-человечески понятным. Ему дана осознанно утепляющая характеристика. Или когда Кунанбай приходит на похороны Божея, а дочери Божея проклинают его. Тут нужно было найти особые слова при переводе, и Киму это удалось.

В жизни великих почти нет места случаю…
- Сейчас, к счастью, готовится к выходу в свет полное собрание сочинений М. Ауэзова. Это беспрецедентный случай в нашей литературе. Надеюсь, оно будет издано, в сентябре выйдет 30-й том. И 22-23-й тома – это «Путь Абая». Что удивительно, составители взяли ту самую усеченную редакцию, которая вошла в 20-томник, существенно обедненный, подсушенный вариант. Это очень серьезный вопрос, и следует в нем разобраться.
Именно Лейла Мухтаровна в свое время подготовила и издала полный текст романа по рукописи, и сейчас Ким с авторами подстрочного перевода работают именно по последнему изданию. Это очень важно, и здесь я должен признаться, что сам не подозревал о наличии этих двух редакций. Просто великая удача, что Кайсар Жорабеков и Мырзахан Тнимов, авторы нового подстрочного текста, взяли в библиотеке последнюю, восстановленную редакцию. Это судьба, я не думаю, что они сравнивали этот текст с тем усеченным вариантом, который был издан раньше. И именно судьба привела Кима сюда.
Вообще, в жизни великих игра случайностей ничтожна, но знаки судьбы весомы и очевидны. Николай Анастасьев, как я уже сказал, в своей книге остро поднял вопрос о необходимости нового перевода на русский язык. Язык прежнего перевода он назвал колченогим русским языком. Он признался: «Если бы я не знал по другим произведениям Мухтара Ауэзова, если бы я не знал масштаба личности, мыслей и чувствований Мухтара Ауэзова, я бы не поверил, что он великий писатель, основываясь только на переводе «Пути Абая». И я ему задал вопрос: «А как вы думаете, кто бы мог это сделать?». И он, совершенно не зная, что Ким вообще в каких-то контекстах в Казахстане существует, говорит: «А вот Анатолий Ким. Есть такой интересный писатель, он чувствует природу, у него прекрасное чувство стиля, художественность очень высокая». И вот я возвращаюсь в Алматы, и следует звонок от Анатолия Кима, который сообщил мне, что приехал в Казахстан. Мы с ним давно дружим. Это известная история, по его сценариям здесь сняты замечательные фильмы – «Сестра моя Люся», «Выйти из леса на поляну», «Месть». В общем, у нас хорошие отношения, я у него в Подмосковье, в деревне месяц однажды жил, грибы мы там собирали, замечательный человек. Так вот, судьба его привела на долгое жительство в Алматы. Мы с ним разговорились, и он сообщил, что его пригласил в Казахстан Корейский театр, чтобы он помог им решить ряд творческих проблем. И тут я вспомнил о разговоре с Анастасьевым.
Недавно, кстати, Ким хорошо перевел роман Абдижамила Нурпеисова «Последний долг», он прекрасно переводил Оралхана Бокеева, Толена Абдикова, рассказы Абиша Кекильбаева. То есть у него есть опыт. И я ему задал вопрос: «А не слабо будет перевести «Путь Абая»?» Разговор был вроде полушутливый, не очень серьезный и нагруженный взаимной ответственностью, но Ким как-то сразу стал очень серьезным – я увидел это… Он, оказывается, читал роман «Путь Абая» еще в детстве.
И тут опять же вмешалась судьба. Предложи я ему перевести роман пять-семь лет назад, когда мой сын был еще студентом, и не был в состоянии решить эту проблему, то неизвестно, осуществилась бы эта идея? Ведь ни копейки от государства! Никто об этой проблеме и не думал. Все говорят о значении русского языка, о добрых взаимоотношениях с Россией и т.д. А ведь без достойного, адекватного перевода этого романа на русский язык, его не знает огромное количество людей даже в Казахстане, и не только неказахи. Мне самому очень тяжело было его читать, к счастью, я в детстве учился в казахской школе, и мама заставляла меня читать роман вслух на казахском языке. Естественно, я мало что понимал тогда. Потом, читая его на русском языке, я не раз спотыкался о несуразности перевода, мне нелегко говорить эти тяжелые слова, потому что это авторизованный перевод, и Мухтар Ауэзов сам принимал участие в его создании. Многие сегодня трактуют его участие так, что раз он одобрил, то это табу. И не надо роман снова переводить.
Но сейчас, когда я глава за главой читаю новый перевод «Пути Абая» и сравниваю с тем, что было, я чувствую, что прежний перевод - местами просто какой-то пунктирный, фабульный, художественность теряется, и вообще возникает ощущение пересохшей воловьей шкуры. Она жесткая такая, а все эта дышащая, мерцающая, искрящаяся великой художественностью, великой поэзией наполненность романа исчезает. И за счет, видимо, сильной конструкции, очень мощных характеров роман «Путь Абая» на русском языке все же получил достаточно большое признание. Хотя если иметь в виду успех или неуспех переводов романа на другие языки, сейчас специалисты сравнивают и полагают, что он переведен лучше всего на французский язык.

- С оригинала?
- Точнее, с активным использованием оригинала, и автором перевода является Антуан Витез. Как известно, Луи Арагон с Мухтаром Ауэзовым были знакомы, и идею перевода романа на французский язык инициировал именно Арагон. Когда пошел разговор о том, кто будет переводить, Арагон порекомендовал молодого человека – Антуана Витеза. Это был очень яркий человек. Впоследствии он стал одной из знаковых фигур французской культуры вообще. Великий режиссер, Витез был, видимо, еще и замечательным стилистом, на что и обратил внимание Луи Арагон. Так вот, что сделал Антуан Витез? Он пригласил к себе своих друзей-тюркологов, потому что абсолютно не был удовлетворен русским переводом. Кстати, с русского на иностранные языки – немецкий, французский, английский и ряд других, переводили предельно ограниченные в своих творческих возможностях переводчики издательства «Прогресс». Было такое издательство в Москве. Они привыкли ставить все на конвейер, о какой художественности тут может идти речь? Антуан Витез это прекрасно почувствовал, поэтому и пригласил тюркологов. Они стали ему читать вслух оригинал, и он уловил темп и ритм этого произведения. Потом он стал все больше вникать, просил перевести ему отдельные куски. Впоследствии на 100-летии Мухтара Ауэзова в Париже, которое отмечало ЮНЕСКО, пришла на встречу вдова Антуана Витеза, и она рассказывала, что он собирал вечерами своих домочадцев, тех же друзей-востоковедов, и зачитывал им куски из перевода, причем любуясь и своей работой. Молодой человек, очень творческий, по-хорошему азартный в работе, он переводил вдохновенно, это перевод-сотворчество. И он любовался тем, что получалось, тоже отмечал удивительную композиционно-ритмическую организованность источника, его интонационную целостность. И он старался этих вещей достичь. Поэтому франкоязычная культура – практически единственная, в которой роман «Путь Абая» занимает заметную, достойную и устойчивую позицию.

Абая знают и за китайской стеной
- На китайский язык роман был переведен недавно. Положительную роль сыграло участие супруги переводчика Хабая. Она – китаянка, а Хабай – сибо (маленький народ в Китае). Каждый сибо знает много языков, такова этническая специализация этого народа. Они обслуживали Великий Шелковый путь. И Хабай великолепно знает казахский язык, прекрасно чувствует его, он и переводил роман на китайский. А его жена известный в Китае писатель. В итоге этот роман был переведен полностью на китайский язык. Естественно, он переводился и на киргизский, и на ряд тюркских языков.

- Каким образом родилась идея перевести роман на китайский язык?
- В 1992-1995 годах я был послом Казахстана в Китае. В 1995 году в КНР отмечалась дата - 150-летие со дня рождения Абая. В то время я нашел возможность общаться с нашей диаспорой, в основном, казахской интеллигенцией, живущей в Пекине, – всего около 300 семей. Это журналисты, телевизионные работники, сотрудники институтов, издательств, энциклопедий и т.д. В свое время их в Пекин пригласили, они там живут с семьями уже много лет, великолепно владеют китайским языком. Их функция - переводить на казахский язык установочные, самые важные документы, которые выходят в Китае. Они между собой хорошо общаются.
Мы тогда впервые вместе провели Наурыз. А потом я инициировал перевод «Слов назидания» Абая с казахского языка на китайский и привлек знакомого мне переводчика – Сю Чжоусюня. Он известный переводчик, лауреат премии им. С. Бородина, переводил что-то из центральноазиатской литературы. Но дело в том, что Сю сделал перевод с русского языка. Потом взялись за это дело другие мои знакомые, сказав, мол, как можно переводить Абая с русского языка? И они сделали свой перевод, хотя все вышло потом под фамилией Сю Чжоусюня. А потом за этот перевод взялся прекрасный китайский писатель казахского происхождения Акбар Мажит. Он живет в Пекине, умница, очень образованный, и является одним из признанных современных китайских писателей-прозаиков. У него неплохой казахский язык, блистательный китайский, это приблизительно аналог нашего Олжаса Сулейменова. И он единственный из национальных меньшинств Китая - лауреат общекитайской Государственной премии в области литературы. Дело в том, что есть еще региональные Госпремии, и многие себя называют лауреатами государственной литературной премии Китая. На самом деле Акбар Мажит - это единственный случай, когда представитель национального меньшинства (там 56 национальностей) получил общекитайскую Госпремию. И вот он взялся за перевод, который делали «пекинские» казахи. И в итоге «Слова» Абая великолепно переведены на китайский язык, прекрасно изданы.
Кроме того, мы нашли там известного переводчика русской литературы на китайский язык Гао Мана, сам он из породистых маньчжур, которые господствовали над Китаем в течение 300 лет, их очень мало осталось. Он еще и великолепный художник, портрет Абая в этой книге создан им.
И, наконец, вышла книга, текст с одной стороны – на казахском и арабском шрифтах, потом переворачиваешь, и с другой стороны – на китайском. Это издание возили в Лейпциг на книжную ярмарку, и она даже по оформлению имела большой успех.
Тогда же я познакомился с сибо Хабаем. И он сказал мне, что его интересует роман «Путь Абая», что он читал его, взялся бы за перевод. Я ответил, что, наверно, надо договориться с каким-то издательством. Хабай, недолго думая, провел переговоры с издательством в Урумчи. И ко мне дважды обращались представители этого издательства с просьбой, чтобы я написал, что наследники не претендуют на гонорар, - это было очень важно. По законам Китая, они должны об этом договариваться, ведь у них совершенно другие измерения. У нас в то время через 25 лет прекращалась выплата гонораров наследникам. А у них по закону не определены такие сроки, и в Урумчи, как они сказали, издательства не настолько сильные, чтобы оплатить гонорар наследникам. Поэтому я, чтобы книга вышла на китайском языке, конечно, подписал все бумаги. Это было время, когда скончалась Лейла Мухтаровна. Ернар, братишка мой, тогда был жив, и я знал, что с его стороны возражений не будет. Издатели заключили договор с Хабаем, и он долгое время переводил роман. Я нередко бывал в Китае и справлялся о ходе работы, узнавал мнение других людей, но оценки качества перевода на китайский язык были больше скептические, пока за дело не взялась супруга Хабая.
Послом в Китае после меня был Куаныш Султанов, потом - Жаныбек Карибжанов. И однажды  я получаю приглашение в Пекин, оказывается, оказывается, при поддержке посольства были изданы два тома «Пути Абая», полностью переведенные на китайский язык. Я был на их презентации.

- Другие произведения Мухтара Ауэзова, например, его ранние рассказы - как они переведены на русский язык?
- Я думаю, что значительная часть его раннего творчества неплохо переведена на русский язык. Но теперь, после феномена нового перевода «Пути Абая», нам всем нужно будет пересмотреть прежние переводы. Ведь в рассказах само событие, краски, нюансы вытягивают перевод. А в романе «Путь Абая» есть потрясающие сцены, из которых можно делать отдельные фильмы – скажем, сцена охоты беркута на гусей – это готовый рассказ. Сколько там информации о природе, названиях трав, свойствах ловчих птиц, искусстве құсбегі – беркутчи - это феноменальные вещи, Ким этим наслаждается.
В романе есть потрясающая сцена, когда Абай с товарищами едет после охоты, они заблудились в пургу, и потом на них выходит в этой круговерти Абылгазы, есть такое действующее лицо в романе. Он настоящий кочевник-джигит, для которого никакой трудности не представляет пять дней и ночей скакать в любую погоду. Он нашел эту замерзающую гибнущую горстку людей во главе с Абаем, и потом, когда они уже нашли дорогу к зимовью, когда настроение у всех поднялось, они удивляются, как он их смог найти. Ночь, пурга, метель такая. Он говорит: «Надо слушать ветер. Бывает ветер видимый, и невидимый ветер. Надо уметь слышать невидимый ветер, и тогда ты никогда в степи не потеряешься, даже если звезд не видно». Это кочевник, органика этой земли. Это люди, которые несут в себе тысячелетний опыт этой земли. Слышать невидимый ветер - это потрясающе. И такие детали наверняка упущены в прежнем переводе рассказов и повестей.

Новому переводу – новые иллюстрации
- Перевод Кима дает новый критерий оценки существующих переводов. И дай Бог ему здоровья, чтобы он третий и четвертый тома перевел вместе с двумя замечательными нашими джигитами – Кайсаром Жорабековым, одним из лучших современных переводчиков на казахский язык и художественной прозы, и документальной литературы, и Мырзаханом Тнимовым, известным переводчиком на русский язык. Они работают по существу втроем, Ким – опытнейший переводчик, и он дает им конкретную установку. Это не прежняя практика, когда автор подстрочного текста берет заказ, переводит, как может, получает деньги и исчезает, – нет. Здесь они глава за главой, кусок за куском сидят вместе. Ким прочитывает то, что они ему дали, задает вопросы, он требует от них, чтобы никакой приглаженности в подстрочнике не было. Там должна быть не упущена ни одна деталь. И это удивительный творческий симбиоз. Сейчас они работают над третьим и четвертым томами. Издание этих томов мы предполагаем в следующем году, и надеемся на понимание другими людьми, фондами, организациями целей этого начинания. Наша цель – не только заниматься творческим и гуманитарным наследием М. Ауэзова, мы хотим поддерживать гуманитарные идеи, творческие искания, близкие по духу исканиям Абая, Шакарима и Мухтара Ауэзова. Я думаю, что в следующем году мы издадим четыре тома тетралогии на прекрасной бумаге. Много лет прошло с тех пор, как художник Евгений Сидоркин дал свои иллюстрации к книге «Путь Абая». Теперь мы объявим конкурс на новые иллюстрации к новому переводу романа, запланирован солидный призовой фонд. Я знаю, что сейчас много молодых талантливых художников, и открывшийся для них благодаря удивительному переводу мир сыграет свою роль: они вдохновятся.
Мы с Бахытжаном Канапьяновым восхищались, вспоминая некоторые эпизоды работы Анатолия Кима. Я думаю, что каждый казах, который не имеет полноценного, на высшем читательском уровне доступа к казахскому оригиналу, через этот перевод Анатолия Кима приобретет уверенность в себе относительно своего национального мира и относительно креативной мощи национального казахского духа. То есть для многих художников, композиторов, историков сейчас идет добротное подкрепление в виде нового перевода. Я просто предвкушаю благотворное воздействие нового перевода на наше национальное самосознание. Он станет основой для переводов на английский, французский и другие языки. Я не вижу, чтобы сейчас были органичные носители высокого английского литературного стиля, которые также хорошо знали бы казахский язык. Появляется сейчас все больше людей за рубежом, знающих казахский, но это другой казахский, не та квинтэссенция духа, которая заложена в самом языке.
К 110-летию Мухтара Ауэзова мы подходим с вот такими вещами. Фонд поддержал работу Николая Анастасьева «Трагедия триумфатора». Анастасьев затронул такие пласты жизни и творчества М. Ауэзова, которых не касался ни один казахстанский исследователь. Хотя есть и институт имени Мухтара Ауэзова, есть вроде бы ауэзоведение и так далее. Он сумел показать мировой уровень романа, что он абсолютно соизмерен с крупнейшими романами XIX и XX века.
Инициировал написание книги и оплатил расходы по ее изданию Мухтар Кул-Мухаммед, за что ему большое спасибо. Мы все поддержали этот творческий процесс, там нужен был огромный объем литературы, в этом помогла Национальная библиотека. И потом, по завершении работы мы с Анастасьевым презентовали эту книгу в ряде городов Казахстана. Очевидны были и успех, и необходимость этой книги. Фонд М. Ауэзова вручил автору денежную премию в сумме 10 тысяч долларов, это уместная благодарность за очень качественный труд.

- Сколько томов в полном собрании сочинений М. О. Ауэзова?
- Пятьдесят. Но, похоже, что будет больше, потому что собранное уже не вмещается. Много выявляется вещей, которые никогда не издавались – и расширяется объем.
Остаются проблемы по ремонту и содержанию Дома-музея Ауэзова. Но государство помогает, на 100-летие Мухтара Ауэзова выделялись деньги, хотя не всегда эти деньги полностью использовались по назначению. Проблемы остаются, в этом году реконструкцию фасада дома финансирует Фонд.

- Вы сказали, что благодаря новому переводу ученые, специалисты получат добротную поддержку. Наверное, то же самое можно сказать обо всех читателях романа?
- Конечно. Я сам читаю этот перевод, и, несмотря на мой возраст, жизненный опыт, испытываю неподдельное читательское волнение. Эти великолепные образы Айгерим, Тогжан, каждый из которых совершенно индивидуален… Я думаю, действительно, казахские женщины благодаря переводу получат некую почвенную поддержку от своих старших сестер. Описания их судеб, замечательные песни, голоса ушедшего мира – все это наполнено поразительной красотой. Конечно, Мухтар Ауэзов целенаправленно удерживал этот ушедший мир, делал все для того, чтобы наполнить его жизнью. А Абай – своего рода связующее звено. Конечно, его эволюция – это самостоятельная, очень сильная линия, но Абай – весь в контексте, очень плотном, как сказал бы М. П. Бахтин, материально-телесного и духовного космоса казахов.
Самое поразительное – в романе есть то, что потом стали называть магическим реализмом. Лишь гораздо позже мы узнали о латиноамериканском романе, но здесь уже присутствует магический реализм, и многие события – болезни, сны Абая – не случайны. В них является то же самое бытие, как предчувствие, и оно осуществляется. Мухтар Ауэзов совершенно не смущается, когда вводит категорию вроде бы случайного, но на самом деле это судьба, тағдыр. Это тенгрианские степные ощущения. Помните Камшат, которую в знак примирения между Кунанбаем и Божеем отдали Божею. Божей – достойный человек, но они с Кунанбаем были непримиримые враги. Когда Божей умер, для Кунанбая мир опустел – ему не хватало равных среди соперников. И вот в доме Божея эта маленькая девочка умирает мучительной смертью. За ней никто не смотрел, и в романе выведен образ смерти от голода. Я думаю, автор ввел это совершенно осознанно. Когда Абай приезжает в аул Божея, он видит, как страдает это дитя, недоедает, во что она превратилась. И вот умирает Камшат, и буквально через 5-7 дней умирает Божей – как кара небес. В формат реалистической прозы это никак не укладывается, и об этом прямо нигде не говорится, но автор так выстраивает события, что тут явно просматривается еще один пласт – небесно-тенгрианский, то, что можно было бы отнести к магическому реализму. То есть для читателя это совершенно неизведанные пласты.
Вчера Бахытжан Канапьянов был у меня со своей супругой Гулей. Она замечательная женщина, его сподвижница по издательскому делу, одна из внимательных грамотных редакторов, но у нее не очень хороший казахский. И она говорит: «Прочитав роман, я так наполнилась…». Видимо, это есть в каждом из нас, тех, кто называет себя казахом, та самая почва, которая жаждет влаги. И роман входит в нас и укрепляет эту почву рассказом о наших обычаях, блюдах, о том, как великолепно готовятся ет, кумыс. И все это не нарочитая поэтизация, а настоящий мир кочевников. Здесь мы видим наряды, слышим, какими мелодиями звучат серебряные шолпы. Скакуны, степь – это поразительный мир - он входит в тебя, и ты понимаешь,  что в себя входишь ты сам, твоя собственная этническая национальная сущность входит в тебя и укрепляет изнутри. Поэтому я думаю, что особенно для новых поколений читателей это очень важно.
Как я уже сказал, у Мухтара Ауэзова было всего пять лет благополучной жизни, а роман надо было переводить еще тогда, когда не существовало всего этого благополучия. Надо было срочно показать миру, Москве, что это есть, что это – достойная вещь. Так оно и произошло. Поэтому главная задача была не в тонкостях и симфонической адекватности, соразмерности перевода. Пять человек не могли, конечно, скомпоновать перевод, там должен был работать один Художник.

- Действительно, роман на русском языке, чем ближе к концу, все сложнее дается…
- Мы провели своего рода творческое заседание: два подстрочных переводчика, Анатолий Ким и я. И вчетвером говорили о том, что самые серьезные испытания начнутся на третьем - четвертом томе, потому что там уже в большей степени присутствует город, больше идеологии, политики, и именно там важно не потерять ни одной художественной детали, чтобы все было соразмерно. Чтобы не было того ощущения, которое у вас возникло, что вначале такая полнота, а потом все худосочнее.

- Несмотря на то, что появляются книги Анастасьева, других ученых, не оставляет ощущение, что здесь огромное поле для исследований.
- Огромное… К сожалению, тут я бы даже сказал по-другому. Остается поле не для новых, дополнительных исследований, а для качественно другого типа исследований. Но здесь мы упираемся в состояние нашей гуманитарной, филологической мысли. Что нам мешает? Во-первых, робость духа, отсутствие масштабного личностного подхода гуманитария к тому, что он изучает. Скажем, Лихачев – это личность, для него дорог весь его личностный мир, для него важнее всего его мировоззренческие принципы, его этика, нравственность. И он, чтобы это сохранить, весь свой интеллект подключает с тем, чтобы оснастить свое мировоззрение настоящим знанием и пронизывает это знание, которое он находит, собственными критериями меры нравственности, высокой этики. Вот тогда получается личность, которая пропускает все через призму собственного восприятия. У нас, к сожалению, в этом отношении очень печальная картина. Я внимательно изучаю то, что пишут исследователи. Скажем, пласты в биографии Ауэзова, связанные с Алаш-Ордой, которые вскрывает Анастасьев. Он пришел со стороны, увидел, что это есть, и это можно органично свести воедино. Не просто изложить факты истории, кто с кем был знаком, где учился, а как это отражается на творчестве, стиле, мироощущении писателя, а через него – его героев. Или же ленинградский период Ауэзова. Столько людей у нас им занимается, защитили диссертации, но ведь Ленинград – это не просто город, это люди, яркая интеллигенция, жившая в сложнейшее время. И Анастасьев воссоздает духовность Ленинграда, богатство театральной и культурной жизни. Описывает, как это все органично входило в молодого Ауэзова, что не могло не отразиться на его творчестве, драматургии. Никто на этих уровнях не пытался провести исследования. Или простейший пример: я сейчас пишу свои предположения, когда и почему Мухтар Ауэзов принимает решение о написании именно такого грандиозного романа. Ведь он себя очень уверенно чувствовал в жанре эссе, рассказа, повести, драматургии, он был знаменит, он был признанный маэстро этих жанров. И мог всю жизнь этим заниматься, мол, вот моя стезя. Он абсолютно не был уверен, что справится с грандиозной задачей – во всей полноте и достоверности представить рухнувший кочевой мир с населявшими его людьми. Но он пошел на это, потому что таков был его нравственный, гражданский долг. Он принял решение настоящего гражданина этой земли, и, конечно, почерпнул эту гражданственность в Алаш Орде, олицетворявшей его юность, патриотизм, суверенные поиски национального духа. А то, что Мухтар Ауэзов до конца жизни исповедовал идеалы своей юности – это совершенно бесспорно. Он всю жизнь уделял особое, братское и отеческое, внимание появляющимся талантливым людям среди киргизов, узбеков, азербайджанцев, таджиков, - это была платформа алашординского широкого взгляда на тюркский и центральноазиатский мир. Помыслить невозможно, чтобы произошел какой-то конфликт в отношениях между Мухтаром Ауэзова и его киргизскими или узбекскими друзьями. Потом появился молодой Чингиз, и Ауэзов сразу взял его под свое крыло, как старший брат – младшего. Он относился к молодым так же, как Абай относился к детям Шакарима по роману. Кстати, тогда имя Шакарима нельзя было даже произносить, не то, что включить в роман, и автор разбил его на два имени: Шаке и Амир – два действующих лица. И Абай с огромной любовью и теплом к ним относится…

- Вы хотите сказать, что большинство наших ученых лишь излагает факты, не отбирая и не анализируя их?
- Но я не говорю в данном случае об ауэзоведении и абаеведении в целом. Я говорю просто об убожестве, за редкими исключениями, современной гуманитарно-научной мысли в Казахстане. Едыге Турсунов хорошо, талантливо работает, но он – вне академической системы сейчас, он там был, испытал большое потрясение - попал в автомобильную катастрофу, потом собрался, вновь начал работать. У него свежий, личностный подход, он очень одаренный человек. Сеит Каскабасов, к сожалению, многие годы был отлучен от профессионального дела. Он – культурный, порядочный человек, неплохой директор института М. О. Ауэзова, принимает мужественные решения, например, он решился, и это было очень нелегко, опубликовать стенограмму жуткой конференции 1951 года, на которой говорили о казахском эпосе, и на которой последовали расстрельные, не подберу другого слова, обвинения в адрес Мухтара Ауэзова, прежде всего, от его сподвижников. Это страшная стенограмма времен, когда достойные люди, такие, как Малик Габдуллин, выступали с обвинениями, которые не могли иметь никаких иных последствий, кроме как арест и ссылку. И Сеит Каскабасов эту стенограмму опубликовал.
Конечно, плачевному положению дел в сфере гуманитарной мысли есть свои объяснения. Так, молодые ученые сегодня не имеют никакого материального стимула. Но я думаю, дело даже не в этом. Молодежь не имеет образца, примера для подражания. В степи испокон веков, если появляется Учитель, то ученик ищет и находит себе Учителя. Но если вакуум, если пустота, если нет Учителя, то ученики не формируются, они избирают другие пути, даже самые одаренные из них предпочитают уйти в бизнес, в юриспруденцию.

- Что вы скажете насчет скандально известной пьесы Телибекова «Абай-4»? Это нестандартный взгляд на историческую фигуру, достойный внимания, или обыкновенный эпатаж?
- Я не ханжа. Скажем, в свое время на Иран-Гайыпа были наезды из-за того, что Абай у него употребляет анашу. Помню, по этой причине в Союзе писателей такие бури были... И я не был на стороне его обвинителей, но телибековский «Абай-4» - это грязная вещь. Есть границы, за которыми раскованное свободное обращение с темой перерастает в похабщину и грязь. У него это, к сожалению, присутствует. Он человек не без талантов, и я знаю его искания на духовной стезе. Мне кажется, что он, к сожалению, не настоящий ни в чем, понимаешь? У него как раз нет этой стержневой наполненности, хребет становой у него не подкреплен ничем из того, о чем мы говорили в связи с новым переводом «Пути Абая». И эта его расхристанность, причем бывает расхристанность как мировоззрение, а тут жалкая расхристанность, она приводит к тому, что для человека нет ничего святого. И не оттого, что он – ниспровергатель устоев. Просто у него нет меры святого, он разрушает даже не из побуждения разрушить, а из-за остро им ощущаемого убожества своего… Я читал, и на меня эта пьеса произвела отталкивающее впечатление. И, еще раз, я не ханжа. Я массу вольных свободных вещей читаю и принимаю. Но там, где идет низкопробность…

- Там уже эпатаж не спасает?
- Да. А Абай – ну, конечно, нужно новое прочтение Абая. Это святое право каждого нового поколения. И вот одна такая попытка предпринимается сейчас в Москве, там ставится спектакль. Получилось это так: удивительным образом на меня вышел молодой человек – студент МИФИ. Туда, кстати, мало кто может поступить, он алматинец, его зовут Олег. Интересный парень, года два назад он появлялся уже с этой идеей, говорил, что в Москве есть замечательный театр Воропаева - очень модный режиссер. И он, видимо, ходил туда на спектакли. И вот у Олега зародилась идея, чтобы Воропаев в Москве поставил что-нибудь по Абаю. Но сам Олег об Абае мало что знал, и мы с ним несколько бесед провели. Я ему рассказал о суфизме, и самое поразительное: все книги, которые я ему называл, он доставал и читал. Удивительный человек! Потом он связался с Воропаевым и увлек его. Тот согласился поставить-таки в Москве спектакль по стихам Абая – любовной лирике. Они написали небольшое либретто. Когда это было сделано, я рекомендовал проект фонду банка «ТуранАлем». Они его рассмотрели, поддержали, идея показалась интересной, и вот это дело сейчас идет полным ходом. Там есть очень интересные режиссерские решения, и это правильно, новому поколению нужно все время заново открывать для себя какие-то вещи, но, естественно, в том, в чем есть что открыть. Так вот в Абае, в Мухтаре Ауэзове – это есть. Это творцы вечных ценностей. Вечные ценности с готовностью открываются тому, кто умеет найти к ним доступ. В ком есть такой талант. И каждое поколение имеет таких ярких и необычных людей – это совершенно ясно. В любой компании они заметны, не все их признают. Но это Человеки, это люди. Не тиражированные подобия. И у них есть вопросы, на которые они ищут ответы.

- Вернемся к тому понятию, с которого мы и начали разговор. Будет ли неуловимое слово – Қоңыр – воспринято нашими современниками. Ведь сегодня у нас другие времена и другие настроения, совсем не элегичные…
- Видишь, Қоңыр, наверно, и сохранилось или, скажем так, спаслось от затасканности, потому что это слово ничего не обещает человеку, то есть не дает ясного ответа. В этой категории не существует «да» и «нет». Но одновременно в ней существует особая глубина, она сродни глубине мудрости. И сейчас в нашей ситуации мы вынуждены наблюдать много ярких цветов. Я не имею в виду оранжевые революции и так далее. Просто очень много войны очевидностей. И эта удивительная ситуация, когда я смотрю на экран, где идут предвыборные баталии, я знаю практически всех участников. И я знаю, что по жизни они глубже, содержательней, «қоңыристей», я бы сказал, но здесь, в этой полемике, и слова их, и логика аргументации своих позиций, и сами они - одномерные, плоские. Это война цветов, не насыщенных, не глубоких, не переходящих в иное, даже не удерживающих панораму всей цветовой гаммы, а просто выдернутых из спектра. Это цвет-сирота. Я думаю, что такое состояние не отвечает чувствованию этой земли в целом. Трава, природа продолжает жить, вода – течь. И точно так же с людьми – настоящее человеческое в нас требует гармонии с вечно сотворенным. Мы не можем распрощаться со всем этим. Мы не можем не ностальгировать по естественно-человеческому, емкому, глубокому в периоды, когда слово вынуждено стать плоским, мысль – убогой, и ностальгия по этой глубине наверняка есть у того же электората, у тех же избирателей, и у тех же самых политических бойцов. Я думаю, что само присутствие этого слова поможет нам. Может быть, есть и другие слова, мы взяли только одно. Я его ощущаю, как слово, призывающее вернуться к более глубоким сущностям самого себя. Поэтому оно и ценилось  в среде алашординской интеллигенции. И в романе «Путь Абая» «қоңыр қозы» называет Зере своего внука – это одно из самых ласковых прозвищ.
Да, Қоңыр – это идеальное, истаивающее, уходящее, человеку не дано его удержать, но без этого человек не может. И оно не уходит из человеческого бытия безвозвратно. Это слово-призыв к самому себе настоящему. Поэтому, я думаю, будет ошибкой попытка в силки уловить это слово, всунуть его в какие-то рамки. Это понятие не укладывается ни в один формат, ни в одно измерение. Рамки вводятся для практического удобства, а Қоңыр связано с небесно-духовным. Оно воспаряет над земным, как нейтрино, пробивает любые клетки. Слово это, даже когда его использует посредственный писатель, дышит, одухотворяет его тексты. Оно - слово-лидер, придающий новые оттенки смысла самым рядовым словам. 

Беседовала Майгуль КОНДЫКАЗАКОВА